«Любимая, прошу тебя, не делай так больше. Что бы ни случилось, смерть — это единственная ошибка, которую нельзя исправить. Не знаю, сможешь ли ты простить меня… в любом случае знай, что я помню все что сказал тогда, в храме — и не собираюсь отказываться от своих слов».
Слезы застили глаза, мешая читать. Я вцепилась зубами в рукав, чтобы не завыть в голос. Зачем напоминать о том, что могло бы быть, но уже никогда не вернется? За что?
«Наверное, это сейчас не к месту и не ко времени… Я люблю тебя.
Тайрон.»
Я швырнула письмо в камин, скрючилась рядом, уронив голову на колени. Сейчас… сейчас соберусь… надо же ответ написать, парни ждут.
— Аларика?
Ортон. Ну до чего ж не вовремя!
— Айлин зовет к столу.
— Хорошо. Сейчас допишу и буду. Начинайте без меня.
— Все в порядке?
— Нет. — Я стерла слезы с лица. — Но ничего не поделаешь. Прости… похоже, сегодня тебе весь день придется утешать рыдающих женщин.
— Воистину, страшная участь. — Он улыбнулся, сел рядом. — Если тебе тяжело… может быть не стоит писать ответ? Не думаю, что он обидится.
— Мне безразличны его обиды. — Я поднялась. — Сейчас приду.
«Здравствуй. Счастлива слышать, что все недоразумения наконец-то разрешились. Полагаю, что моя особа больше не представляет интереса для государя. Благодарю за заботу.
Аларика.»
Аккуратно сложила лист пергамента, запечатывать не стала, поленилась искать сургуч. Даже если парни сунут нос в письмо, ничего крамольного там нет. Разве что тон не слишком-то верноподданнический, ну да ладно. Я сунула письмо в карман и пошла к столу.
Я действительно в тот же день вытащила Айлин на рынок. Девчонка вцепилась мне в локоть и всю дорогу до площади не поднимала глаз. Я, наконец, не выдержала:
— Айлин… чего ты боишься?
— На меня все глазеют.
— Кто «все»? Посмотри вокруг. Перестань, наконец, пялиться на мостовую и посмотри вокруг. И покажи пальцем, кто именно на тебя пялится.
Едва ли поможет… я прекрасно помнила, как поначалу трясло в городах. Но смотреть же больно, как девчонка стыдится саму себя.
Айлин послушно обвела глазами спешащую по делам толпу.
— Ну… не знаю. Но…
— Поверь, никому из них нет до тебя никакого дела — своих бед хватает. — Я пожала плечами. — Если и пялятся, то на меня.
— А на тебя-то чего?
— Посмотри внимательно.
Она окинула меня взглядом, точно впервые видя: — Ой… Я и не заметила.
Ну да, когда рвешься выдирать космы, не до того, чтобы разглядывать их длину.
— Как же ты теперь?
Я откинула с глаз челку, рассмеялась:
— Вырастут. А брань на вороту не виснет.
— Аларика… Я боялась, что тебе стыдно со мной идти.
— Боги! — я от души расхохоталась, обняла ее за талию. — Пойдем. Куда сперва — за едой или за одеждой?
Она шмыгнула носом:
— Давай сперва оденем тебя по-человечески. А то ходишь, как…
— Как оборванка, — хмыкнула я.
— Я не то хотела сказать, — Айлин окончательно смутилась, даже щеки порозовели.
Я снова засмеялась:
— Зато я именно это и хотела сказать. Пойдем.
Мы вернулись, нагруженные свертками. Отрез шерсти роскошного изумрудного цвета на платье и теплая накидка с меховой оторочкой для Айлин, готовое ярко-васильковое платье для меня, теплый плащ, теплые меховые башмачки, белье, ленты, гребни, заколки… Потом весь вечер ползали по полу, раскраивая шерсть, прикидывали, как сядет платье и где стоит пустить лишнюю шнуровку или побольше забрать в швы — чтобы потом можно было выпускать, оставляя место под растущий животик. Снова ползали по полу — на этот раз собирая рассыпавшиеся булавки. Темнело уже рано — но магия дает куда больше света, чем лучина. Наконец, угомонившись, устроились с чаем у камина. Айлин непрерывно щебетала, я уже почти не вслушивалась, только изредка кивала. Настроение у этой девочки меняется — не угнаться. Впрочем, говорят, у женщин, ждущих ребенка, всегда так бывает. Ладно, как-нибудь уживемся. Оно и к лучшему — будет чем заняться вместо того, чтобы лелеять собственные беды.
— Аларика, а что с Тайроном?
Вспомнила таки. Я уж было начала надеяться, что не спросит.
— Не знаю. И не желаю знать.
— Ой, прости. Как жаль…
— Уже нет. И хватит об этом, — я улыбнулась. — Кстати, мы на приданое малышу ничего не купили…. Или сперва платье закончим?
— Сперва платье, — рассмеялась она. — Малышу торопиться некуда.
Недели через две я обнаружила, что готова завыть от скуки. С домашней работой мы управлялись за полдня. И что делать в оставшуюся половину, я так и не смогла придумать. Ну, дошили платье Айлин. Она взялась за приданое ребенку — но целыми днями сидеть за иглой… И книгами Эльрик не успел разжиться. Я заглянула в здешние книжные лавки — по магии целительства не было ничего приличного. Вот землеописаний — сколько угодно, и по боевой магии… нет уж, спасибо, по доброй воле к боевой магии я больше не прикоснусь. Собрание легенд стоило столько, что можно было бы прожить пару месяцев а хватит мне его от силы на два вечера. Словом, поразмыслив немного, и поняв, что если я себя никак не займу, то ничем хорошим это не кончится, я решила купить патент целителя. Хоть на книги заработаю. В конце концов, натаскать воды, растопить печь и прочую работу, которую не стоит позволять женщине в тягости, сделать не так долго, а с едой и посудой Айлин справится и без меня — тем более, что ей как раз все это безумно нравилось. До срока еще неблизко, так что от того, что несколько часов в день она будет дома одна, ничего страшного не случится. Впрочем, была еще одна причина для того, чтобы заняться патентом. Соседи очень косо смотрят на молодых женщин, живущих без мужчины, и неважно, что к ним никто не ходит. До дегтя на дверях дело пока не дошло, но любой неверный шаг, который может быть истолкован как вопиющее нарушение приличий — и ожидать можно чего угодно. Тем более, что через пару дней, неведомо как прознав, что Айлин теперь не одна, явилась ее тетка. Одно, что с месяц, как выставила девчонку из дома, даже на улице не здоровалась. Видать, любопытство проняло, кому это ее родственница вдруг понадобилась. Я не пустила старую каргу на порог — и она еще долго потом вопила на всю улицу про «двух потаскушек». Да наверное, и потом языком мела везде, где только можно. Так что мне нужен был статус, позволявший жить, не оглядываясь на шепотки за спиной. А магам, чем бы они не занимались, дозволяется куда больше, чем простым смертным.